Челябинская синагога .
Тогда и сейчас
Появление еврейского населения в Челябинске относится к 40-м годам Х IX в. Первыми «иудеями» были николаевские солдаты действительной 25-летней службы, выпускники кантонистских школ Оренбурга и Троицка. По окончании службы они часто оставались в городе, обзаводились семьями, таким образом, во второй половине XIX в. большую часть еврейского населения города составляли отставные солдаты и унтер-офицеры. Из архивов известны их имена: Б. Берштейн, М. Бруслевский, Н. Вайнер, Д. Мланин, О. Хенкель и др. Они сохранили родной язык и строго соблюдали традицию, законы Торы. В годы службы еврейские солдаты сообща покупали избушку, где молились по субботам и праздникам.
С пуском Великой Сибирской железнодорожной магистрали стало быстро увеличиваться население города, в т.ч. возросла и доля иудеев. В 1894 г. насчитывалось – 104 чел. иудейского вероисповедания - 0.6% населения Челябинска, а уже в 1901 г. – 686 чел. (3 %). Это были торговцы, ремесленники, специалисты в области медицины, т.к. только этим категориям населения разрешалось жить вне определенных правительством Российской империи «черт оседлости», находящихся в основном на западе России. Они селились на улицах Мастерской (ул. Пушкина), Никольской (ул. Советская), Степной (ул. Коммуны) и Исетской (ул. К. Маркса). В город съехалось много деловых людей, которые занимались сбором и продажей зерна, чайной торговлей, открывали аптеки, магазины и мастерские (слесарные, мебельные, шляпные, готового платья и др.). Большой вклад в развитие ремесел и торговли внесли: Абрам Бреслин, Макс Гейман, Овсей Дуневич, Ананий Коген, Соломон Брен, Яков Елькин, Лея Бреслина и др. Первыми врачами в городе работали Наум Шефтель, Залман Мазин, Адольф Киркель, которые сыграли огромную роль в спасении тысяч жителей Челябинского уезда от эпидемий, открывали земские больницы в селах.
Центром жизни еврейской общины по традиции стала синагога (синагога – на иврите «бейт-кнесет» - дом собраний). В конце 60-х годов XIX в. общиной приобретается первое здание для "еврейского молитвенного дома", куда были приглашены первые раввины Челябинска – духовный раввин – реб. Бер Хейн, казенный – Абрам Яцовский; шойхет (резник) – Хаим Ауэрбах. Казенный раввин утверждался губернскими властями, от которых получал свидетельство на звание раввина. Он представлял общину в государственных и административных учреждениях. Рождение ребенка, акт обрезания, заключение браков и погребение разрешалось регистрировать только ему, на всех документах стоит его подпись. В обязанности казенного раввина входило также принимать присягу у евреев – новобранцев, произносить в дни праздников патриотические проповеди. Абрам Овсеевич Яцовский умер в 1915 году в возрасте 85 лет. Духовный раввин реб Хейн считался ученым советником А.Яцовского, но они оба были большими знатоками иудаизма и являлись духовными наставниками в религиозной общине. Реб Хейн скончался в 1914 г. в возрасте
80 лет. Эти люди прослужили в синагоге более сорока лет, заслужив уважение у всех членов общины.
В 80-е годы XIX в. построено деревянноездание синагоги на северной окраине города (сейчас на этом месте здание Администрации Калининского р-на).
В 1894 г. купец 2-ой гильдии Соломон Брен завещал еврейской общине для строительства синагоги купленный им участок земли по адресу: ул. Мастерская, 6, где был пустырь, как значилось в архиве – «пустопорожнее дворовое место».
16 декабря 1900 г. выходит Указ Оренбургской духовной консистории, разрешающий строительство синагоги. Три месяца городская управа рассматривала вопрос, нет ли « местных препятствий, равно и препятствий со стороны православных жителей города» к строительству большой каменной синагоги по предложенному проекту. 21 марта 1901 г. было принято решение городской Думы Челябинска о том, что «со стороны Думы к допущению постройки молельни препятствий не имеется».
В 1903 г. на собранные среди еврейского населения деньги начато строительство каменного здания синагоги. Строительство шло медленно, поскольку община была небогатой, и только в1905 г. синагога начала деятельность в новом здании (ныне ул. Пушкина, 6-Б).
Из оценочной ведомости за 1905г. : «ул. Мастерская, 6, каменный дом двухэтажный, крыт железом. Занят Челябинской еврейского общества синагогой. Принадлежит Шефтелю Науму Марковичу и наследникам Брена С.И. Площадь здания – 435 кв. метров».
Нахман Мордухович Шефтель – первый врач иудейской веры, появившийся в Челябинске с 1891г., глубоко верующий человек, скорее всего внесший на строительство большой взнос. В 1906г. он взял на себя содержание здания синагоги.
Жизнь еврейской общины Челябинска становилась все активнее.
20 мая 1907 г. начинается строительство еврейской школы по ул. Азиатской, 7 (ныне ул. Елькина). Наряду с религиозными предметами в школе преподавали и общеобразовательные на родном языке. Кроме того, в городе работало несколько хедеров – начальных религиозных школ, в которых преподавали Тору и основы Талмуда с заучиванием молитв. Обычно они находились в квартире учителя – меламеда. За длинным столом собирались 6 – 8 учеников – мальчиков с 5 лет и прилежно учились, т.к. многовековая традиция требовала, чтобы все дети мужского пола, независимо от уровня благосостояния семьи, получили начальное образование. Дети евреев учились также в реальном училище, женской гимназии, торговой школе. Престиж образования в еврейской среде всегда был высоким, хотя далеко не все дети могли учиться из–за обязательной платы за учебу и ограничений – прием еврейских детей ограничивался 5 % нормой. Создавались попечительские советы, собиравшие средства на нужды образования. Особенно большой вклад внесли Гейман Макс Исаакович – купец 1-й гильдии, Высоцкий Петр Матвеевич – купец 1-й гильдии, Басовский Иосиф Борисович- мещанин.
в 1913 г. – создано Челябинское еврейское погребальное братство.
Особенно активной деятельность Общины становится после избрания в 1909 г. Председателем правления синагоги Аврума Берковича Бреслина – купца 1-й гильдии, члена правления Челябинской Биржи, владельца типографии, создателя первой ежедневной городской газеты «Голос Приуралья».
С началом первой мировой войны синагога становится центром помощи беженцам, поток которых был очень велик - в 1916 г. из 6302 беженцев, прибывших в город, 683 были евреями. Семьи беженцев размещаются в здании синагоги. Постоянно проводятся так называемые «кружечные» сборы для оказания помощи пострадавшим от военных действий, причем собранные деньги распределялись не только среди евреев, но и сдавались в Государственный банк. Еврейская община берет шефство над семьями защитников Отечества. При синагоге было открыто «бюро труда», которое помогало беженцам получить работу.
В 1915 г. образуется Комитет помощи беженцам при обществе пособия бедным евреям; создается санитарная дружина из еврейской молодежи для приема раненых фронтовиков из санитарных поездов и перевозки их в местные госпитали.
В том же году, после смерти Абрама Яцовского, более 40 лет служившего в синагоге, казенным раввином избирается выпускник высшего еврейского религиозного училища (иешивы) Михаил Волосов.
В 1917 г. Россия пережила две революции, вступила в полосу величайших социальных потрясений, сломавших привычный уклад жизни. Евреи впервые получили равные с другими народами гражданские, политические и национальные права. Лозунги свободы и равенства покорили еврейскую молодежь, большинство пошли учиться, высшее образование стало доступным даже для беднейших слоев населения. Но иудаизм, тысячелетиями крепивший евреев в единый народ, препятствующий ассимиляции, сохраняющий традиции, культуру, религию от сторонних влияний, стал для новой идеологии «вредным национальным суеверием». Среди евреев произошел раскол на тех, кто пытался сохранить привычные формы быта, и тех, кто активно включился в строительство новой жизни. Желание все изменить, искреннее увлечение лозунгами «пролетарского интернационализма» привели к тому, что часть еврейской молодежи отреклась не только от религии, но и от обычаев, культуры, языка своего народа. Постепенно ликвидируются различного рода еврейские общества. Губкомитет РКП(б) развернул работу по ликвидации национальных особенностей как пережитков прошлого и атеистической пропаганде под лозунгом «Религия – опиум для народа». Начались репрессии в отношении носителей тысячелетних еврейских традиций и религии. В 1919 г. были запрещены и изъяты книги на иврите, запрещается изучать древнееврейский язык – язык Торы. В 1921 г. у синагоги были конфискованы все серебряные изделия: меноры, подсвечники, кувшинчики для масла. В 1921 г. по постановлению еврейской секции при губкоме РКП(б) был закрыт хедер при синагоге с таким обоснованием (Протокол № 19 от 21 мая 1921 г. пункт 3):
« Принимая во внимание, что дети дошкольного возраста не могут понять значение религии, не допускать их к групповым занятиям,…никакого религиозного учения, кроме механического чтения на непонятном языке не происходит, но каковые вызывают отупение и отражаются на их умственных способностях, сопровождаясь физической отсталостью, Еврейский Хедер подотдела нац. меньшинств ЗАКРЫТЬ!»
Общеобразовательная еврейская школа по ул. Азиатской, 7 (ныне ул.Елькина) работала до сентября 1919 г., затем ее помещение было занято Сибирским ревкомом, а в мае 1923 г. школа была окончательно закрыта.
Лишь синагога продолжала действовать: собирался миньян для молитвы, работала еврейская библиотека, изредка приезжали канторы – синагогальные певцы.
В годы первой пятилетки под лозунгом «Борьба с религией – борьба за социализм» началась новая антирелигиозная кампания с изъятием культовых зданий. 14 ноября 1929 г. был составлен акт о том, что здание синагоги разрушается, « трубопровод и котел пришли в полную негодность», но по требованию рабочих и общественности здание синагоги следует «использовать под общественно полезное учреждение – клуб комсомола и пионеров». 18 января 1929 г. решением Президиума городского Совета синагога закрывается, а в 1930 г. в «разрушающемся» здании синагоги был открыт клуб «Челябтракторостроя», который действовал до осени 1933 г.; затем помещение стало концертным залом филармонии, в котором выступали Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах, Борис Гольдштейн и другие мастера культуры.
В 1937 г. здесь была открыта мастерская по изготовлению протезов, а в 1941 г.- протезный завод, который занимал помещение до 1964 г. Оно было полностью переоборудовано, поставлены станки, вибрация от которых разрушала уникальную лепнину на стенах и сами стены здания. После 1964 г. синагога превратилась в склад протезного завода.
После закрытия синагоги религиозная жизнь общины фактически оказалась под запретом. В некоторых частных домах по субботам и праздникам собирались люди для молитвы. Эти собрания для «несанкционированного отправления религиозного культа» стали особенно опасными в 1937 г, когда несколько хозяев этих квартир были арестованы и репрессированы. Стремительно разрушались национальные связи, традиционный уклад общинной жизни, быстрыми темпами шла ассимиляция. Обыденным явлением стали смешанные браки, до революции это было возможно только в самых крайних случаях – при условии перемены религии женихом или невестой. Уже в 1924 г. из 109 браков у евреев 27 оказались смешанными. Терялись не только религиозные традиции, но и огромный пласт национальной культуры, стирался из жизни и памяти яркий, уникальный колорит еврейской общины в городе.
С началом Великой Отечественной войны в Челябинск прибыло много эвакуированных, особенно большая группа людей религиозных, продолжавших соблюдать традицию, прибыла с Харьковским заводом. В 1943 г. они купили небольшой старый дом для молений на ул. Коммуны. В 1946 г. общиной был куплен двухкомнатный дом на улице Кирова для проведения религиозных обрядов, затем на улице Калинина, позднее снималась квартира. Стараниями в основном пожилых людей национальные традиции сохранялись в семьях: соблюдалась суббота, традиционные еврейские праздники, хранилась пасхальная посуда, молитвенники, особенности еврейской кухни.
Инициативная группа в составе А.Каплана и Т.Либерман, Д.Оренбаха, М. Мохрика начала работу по сбору документов для возвращения здания синагоги еврейской общине.
22 марта 1991 г. исполнительный комитет городского Совета принял решение «О возвращении верующим культового здания синагоги», в котором говорится: «Считать правомерным требование верующих о возвращении здания синагоги еврейской общине для исполнения религиозных обрядов. Дальнейшее использование данного здания под складские помещения протезного предприятия является недопустимым и противозаконным… До 1 мая 1991 г. провести текущий ремонт крыши и освободить одну из комнат первого этажа для верующих…».
Сначала была освобождена только одна комната в складе протезного завода. Энтузиасты расчистили захламленное, полуразрушенное помещение, в котором и состоялось первое моление.
В 1993 году с благословения Любавического ребе Менахема Мендла Шнеерсона открылся в России Международный фонд Ор-Авнер «Хабад Любавич». Президентом и спонсором фонда является израильский бизнесмен г-н Леви Леваев. Цель фонда - развитие еврейского образования, культуры и традиций по всей территории СНГ. Фонд начал отправлять раввинов в разные города бывшего СССР. На сегодняшний день уже направлено 232 раввина в 78 городов СНГ.
В 1995 году Фонд Ор-Авнер «Хабад Любавич» направил в Челябинск двух молодых раввинов Йоси Леви и Шолома Гольдшмит. Цель их приезда - создание настоящего традиционного еврейства для евреев города. Сразу после приезда они открыли при синагоге Воскресную школу, где дети могли изучать свой язык, традиции и культуру, зная, что учатся согласно тысячелетним традициям наших предков. При синагоге был организован загородный летний лагерь для детей, еврейские праздники, много молодежи стало приходить в синагогу на молитву.
В августе 1996 года, как посланник Любавического Ребе и по приглашению еврейской общины с поддержки Главного раввина России Берла Лазара, в Челябинск приехал раввин Меир Кирш с женой Деворой Леей и старшим сыном Менахемом Мендлом на постоянное жительство.
В феврале 1998 годуа был избран Председателем религиозной общины Абрам Ицкович Жук.
В сентябре 1997 года начал свою работу Челябинский филиал Благотворительного Фонда «Российский Еврейский Конгресс» (директор Я.Окс, члены Попечительского Совета: Е. Вайнштейн, М. Винницкий, А. Лившиц, М. Лозоватский, А.Левит, Л. Мерензон, С.Мительман, Б. Ройзман), определивший по инициативе А.Лившица приоритетным направлением своей деятельности восстановление здания синагоги. Решение РЕКа было поддержано раввином Меиром Киршем.
Председатель Российского Фонда культуры академик Д. С. Лихачев поддержал инициативу восстановления синагоги и подарил Челябинскому Фонду культуры уникальный подсвечник – серебряную Ханукию - изготовленную в художественных мастерских Ленинграда по старинным эскизам. Сегодня подаренная Ханукия украшает синагогу. Фонд «Джойнт» оказал помощь в приобретении стульев для столовой. Федерация Еврейских Общин во главе Главного раввина России Берла Лазара профинансировала приобретение специальной мебели для молельного зала и светильники, биму, ковчег для Торы, омуд, а также витражи.
В 1999 году Решением Законодательного Собрания Челябинской области здание синагоги объявлено памятником архитектуры Челябинской области (Постановление № 457 от 28.01.1999 г.).
26 октября 2000 года состоялось одно из крупнейших событий в жизни евреев Урала – в Челябинске торжественно открылась восстановленная в первозданном виде синагога. Она стала первым официально открытым после революции иудейским храмом в огромном Урало-Сибирском регионе.
Поздравить челябинских евреев приехали представители различных еврейских организаций России, в том числе Главный раввин России и председатель объединения раввинов СНГ Берл Лазар, исполнительный директор ФЕО СНГ Авраам Беркович, Главный редактор журнала «Лехаим» и руководитель Департамента общественных связей ФЕОР Борух Горин, Главный раввин КЕРООР Адольф Шаевич, вице-президент Благотворительного фонда «Российский Еврейский Конгресс» Александр Осовцов, руководитель Московского отделения «Джойнт» Джоэл Головенски, представитель Еврейского Агентства в России Яир Леви, исполнительный вице-президент Еврейской общины Москвы Павел Фельдблюм, ответственный секретарь Попечительского совета "Конгресса еврейских религиозных организаций и общин России Анатолий Пинский, главы региональных отделений БФ «РЕК» из Казани (М. Скоблионок, В. Розенштейн), Екатеринбурга (А. Халемский). В церемонии торжественного открытия синагоги принимал участие Губернатор Челябинской области Петр Сумин и мэр Челябинска Вячеслав Тарасов. По словам вице-президента «Российского Еврейского Конгресса» А.Осовцова, выступавшего на церемонии: «То, что смогли сделать челябинцы, за столь короткий срок фактически заново отстроившие храм, - это настоящее чудо!». И действительно, когда на волне начавшейся перестройки здание синагоги было возвращено общине, первых энтузиастов, начинавших возрождать еврейскую жизнь в городе, встречали выбитые стекла и разрушенная крыша, сквозь которую проглядывало небо. Трудно было представить, что на месте этих развалин возродится синагога. И вот, менее чем через три года после начала работ, тысячи евреев Челябинской области получили замечательное по красоте и оснащению здание, переданное 2001 году в безвозмездное пользование Челябинской еврейской религиозной общине «Иудим», которой с августа 1996 г. руководит Главный раввин Челябинска и Челябинской области Меир Кирш, председатель с 1998 г. - А. Жук.
Ирина Антропова - историк-архивист, исследователь истории евреев Урала, автор ряда научных и популярных публикаций по этой тематике, в том числе вышедшего в 2004 г. "Сборника документов по истории евреев Урала из фондов учреждений досоветского периода Государственного архива Свердловской области
".
В конце XVIII в. в результате трех разделов Польши в число подданных Российской Империи влилось миллионное еврейское население. На протяжении более чем двухсот последующих лет евреи в России подвергались открытой дискриминации, служили объектом для различных экспериментов правительства, ненависти толпы, умело направляемой все тем же правительством, зависти обывателей и религиозной нетерпимости1. С 1791 г. была установлена так называемая черта оседлости (в нее вошли вновь присоединенные западные губернии), за пределами которой евреям жить запрещалось. Российская власть периодически закрывала им доступ к государственной службе и некоторым свободным профессиям, установила процентную норму при поступлении в высшие учебные заведения и гимназии, время от времени лишала избирательных прав на выборах различных уровней, строго наказывала тех, кто, приняв православие (даже под принуждением), вздумал вернуться в иудаизм, попустительствовала организации еврейских погромов.
Урал - край горнозаводский, на уральских землях было немало "стратегически важных объектов": рудников, золотых приисков, горных заводов. Все это существенно влияло на положение евреев. Кроме того, юг Урала, по мнению правительства, считался местом, недопустимым для жительства евреев, так как в первой половине XIX в. там проходила Оренбургская укрепленная линия, отделявшая Российскую империю от племенных объединений казахов. Екатеринбург, оставаясь по статусу уездным городом Пермской губернии, одновременно являлся центром всего горнозаводского Урала, где были сосредоточены органы управления горными заводами (от Воткинска до Тюмени). В Екатеринбурге располагались резиденция Главного начальника Уральских горных заводов и ряд производств первостепенной важности: гранильная фабрика, монетный двор, лаборатория по переплавке цветных металлов и т.п. Запрещая евреям появляться на Урале (районе, не входившем в "черту оседлости"), главный акцент правительство делало на запрете присутствия евреев на горных заводах и приисках. Однако представители местной горной администрации терпимо относились к служащим на заводах евреям. Более того, случалось, что управляющие предприятиями вступались перед властями за своих инженеров-евреев, пытаясь не допустить их увольнения. В худшем положении были ремесленники, купцы (речь не идет о первогильдейных купцах, имевших возможность быстро улаживать возникающие недоразумения) и мелкие торговцы, поскольку они находились "в ведении" пермского губернатора и его чиновников, которые, по свидетельству известного краеведа В.С. Верхоланцева, "старались подражать по мере сил начальству и избегать того, чего начальство не любит".
Помимо этого Урал был краем многонациональным и многоконфессиональным. Русские колонизировали его относительно поздно. Здесь издавна проживали ссыльные всех мастей, сюда бежали преступники из Сибири, обосновывались раскольники. К различным религиям и сектам православные относились терпимо. В таком смешении народностей и религий на небольшую горстку евреев особого внимания не обращали. Поэтому немногочисленное еврейское население мирно уживалось с остальными жителями и крайних проявлений антисемитизма на Урале не наблюдалось вплоть до октября 1905 г.
Говоря о первом появлении евреев на Урале, заметим, что Никите Демидову в его промышленном освоении края покровительствовал петровский вице-канцлер Петр Шафиров, про которого недоброжелатели говорили, что "он носит под париком ермолку". Именно он хлопотал за Демидова перед царем. (Шафиров был сыном крещеного еврея Шафира, или по другим источникам Шаи Сапсаева).
До тридцатых годов XIX в. евреев на Урале было немного. Любопытен случай еврея Гумпрехта, в 1805 г. управлявшего цементной фабрикой под Екатеринбургом. Если учесть, что Гумпрехт "начинал" крупным фальшивомонетчиком, за что был схвачен, бит розгами, заклеймен и сослан на вечное поселение в Сибирь, то можно сказать, что он сделал блестящую карьеру. Толерантность некоторых глав горной администрации на Урале простиралась достаточно широко. Подтверждение тому - Иван Филиппович Герман, принявший Гумпрехта на службу. Во время войны с Наполеоном евреев, заподозренных (часто на основании доносов) в шпионаже, отправляли в Оренбургскую губернию. Впрочем, бывало, что ссылали и самих авторов наветов. Так, в 1823 г. в Пермь прибыли лжедоносчики Лейба Гершкович и Ицик Мошкович, оставшиеся на Урале и после отбытия наказания.
Несмотря на то, что каких-либо внятных свидетельств о существовании оседлого еврейского населения на Урале до 1830-х гг. нет, император Александр I после путешествия по Уралу в 1824 г. издал указ, запрещавший евреям даже временное пребывание на казенных и частных заводах, а также в самом Екатеринбурге. В подробнейших почасовых отчетах о поездке Александра не упоминается конкретной причины, вызвавшей появление такого указа. Есть предположение, что виной всему попавшийся на глаза императору еврей-торговец - фигура скорее мифологизированная и инфернальная (эдакий Агасфер - где и когда не было евреев-торговцев?). Не исключено также, что некто подал жалобу на соседа-еврея, оказавшегося удачливее в делах. Как бы то ни было, Александр, к тому времени изрядно уставший от бесплодных попыток "вывести сынов Израиля к верному пути" посредством Общества Израильских Христиан, издал упомянутый указ. Причем указ не был включен в Свод законов Российской империи, а просто выслан пермскому берг-инспектору к исполнению "секретно" и, учитывая, что законодательство о евреях с каждым годом "набирало обороты", должен был довольно быстро потерять силу закона. Однако на протяжении всего XIX века тот самый указ Александра служил основой для запретительных циркуляров центральных властей и распоряжений местного (не только уральского) начальства.
Первое по-настоящему массовое появление евреев на Урале связано с печально известным указом царя Николая I 1827 г. о введении воинской повинности для евреев. Помимо обычных призывников, из евреев стали набирать и кантонистов - мальчиков 12-ти лет (а фактически - начиная с восьми). Их отправляли служить в специальных батальонах вдали от родных мест. По достижении возраста 18 лет кантонистов направляли на "настоящую" 25-летнюю военную службу. Эта трагедия, "подарившая" Уралу первые еврейские общины, продолжалась почти 30 лет (институт кантонистов для евреев был отменен в 1856 г.). Не вдаваясь в подробности драматических коллизий, хорошо и подробно описанных в старой литературе и новейшей публицистике, скажем только, что количество кантонистов год от года увеличивалось и к 1843 г. в уральских батальонах (Пермский, Оренбургский, Троицкий) несли службу 1812 евреев-подростков. Целью привлечения евреев к отбыванию воинской повинности являлась не только аккультурация их в русской среде, но и попытка самыми разными средствами - морального и физического "увещевания" - добиться перехода молодых людей в православие. В Пермском батальоне крещение еврейских кантонистов производилось настолько успешно, что сюда переводили детей, не поддающихся наставлениям армейских миссионеров, из других батальонов. Военный начальник Данчевский и Пермский архиепископ Аркадий выдвигали свои, новые методы обращения, зачастую далекие от елейных наставлений, описываемых в официальных реляциях, и не раз удостаивались Высочайшего внимания и наград. Стоит ли говорить, что многие кантонисты впоследствии возвращались к вере своих отцов.
В 1836 г. в Пермском батальоне был окрещен тринадцатилетний Пинкус Райчик, ставший Михаилом Афанасьевым, впоследствии известным поэтом, пермским летописцем рубежа веков. Встречались и случаи принятия крещения взрослыми солдатами - в данном случае сознательно, т.к. некрещеный не мог продвинуться в звании выше унтер-офицера. Надо заметить, что вероотступничество среди взрослых было редкостью, несмотря на обретаемые выкрестами льготы.
В начале 1840-х гг. на участке городского погоста Перми, где хоронили евреев-кантонистов, возникло первое еврейское кладбище города. В Екатеринбурге время основания еврейского кладбища относится, по одним данным, к 30-м, по другим - к 40-м гг. XIX в. (известно даже имя его "основателя" - Ицхок Лансберг). Именно кладбища явились первым материальным подтверждением существования зачатков еврейских общин на Урале. В эти же годы в военных батальонах, точнее сказать, в поселениях и городах, где они были расквартированы, появились официально разрешенные властями еврейские молельни, отведенные военнослужащим иудейского вероисповедания. В 1852 г. в полицейских отчетах Екатеринбурга впервые упоминается еврейская молитвенная школа (она же молельный дом).). А к 1860-м гг. все губернские города Урала обзавелись так называемыми солдатскими синагогами.
По завершении срока службы солдаты-евреи не имели права оставаться жить вне "черты оседлости", где проходила их служба. Такое право им было даровано лишь в 1867 г. Но здравый смысл все же брал вверх над юридическими построениями, и "бессрочноотпускные" поселялись в местах бывшей службы. К тому же весьма вероятно, что с точки зрения местных властей полуграмотные, оторванные от своих корней немолодые солдаты не представляли "угрозы" для Отечества. Выйдя в отставку, евреи занимались каким-нибудь нехитрым ремеслом, обзаводились семьями (невест для солдат, как правило - бесприданниц, не имеющих шанса выйти замуж на родине, привозили из "черты оседлости" специально занимавшиеся этим шадхены2), объединялись вокруг молелен и, с разрешения властей, в некоторых случаях выписывали себе шойхетов3, а затем и раввинов. В 1852 г. в полицейских отчетах Екатеринбурга впервые упоминается еврейская молитвенная школа (она же молельный дом). А к 1860-м гг. все губернские города Урала обзавелись так называемыми солдатскими синагогами.
До 1859 г. евреям (не военнослужащим) по существу был закрыт доступ за черту оседлости. Несмотря на то, что евреи были подданными России, правительство и известная часть общества видели в них чужаков, подозревали в шпионаже, всемирных заговорах, стремлении к кагальному господству, а порой и в ритуальных действиях с употреблением крови христиан и тому подобных немыслимых и нелепых намерениях. И поэтому особенно ревностно правительство охраняло от евреев стратегически важные для страны объекты экономики - золотые промыслы и горные рудники. На Урале периодически производились крупномасштабные операции по выявлению немногочисленных евреев и их последующей депортации. Так в 1827 г. появились специальные распоряжения по выселению евреев из Оренбурга, в 1828 г. проверены государственные учреждения Пермской губернии, в следующем году - Оренбургской. Кстати говоря, после "удаления" евреев из районов приисков проблема хищения намываемого золота, разумеется, не разрешилась. А поскольку пребывание евреев в горных округах больше не допускалось, то министру финансов на сей раз объяснили продолжающееся воровство увеличением числа цыган...
Купцам, приказчикам и некоторым другим разрешался временный приезд внутрь России, однако отдаленность Уральского края от губерний черты оседлости лишь немногим позволяла туда добраться. На государственную службу евреев принимали лишь с Высочайшего разрешения. Едва ли не единственным "уральским" примером может служить Авраам Насонович Шеин, состоявший в 1844 г. на службе при Пермских заводах в звании шихтмейстера4 13-го класса. Что касается расхожего примера - коллежского асессора Александра Дмитриевича Бланка (деда В. Ленина), в 40-е годы служившего на уральских заводах хирургом, то, как известно, он принял православие, что в корне изменило его статус.
Ситуация существенно изменилась после либеральных реформ Александра II. Ограничительные законы в отношении евреев сохранялись, однако наряду с ними было принято довольно большое количество либеральных, которые на первый взгляд несколько смягчили дискриминацию евреев в России. Наиболее известные и значимые из них - постановления, открывшие части еврейского населения доступ за пределы черты оседлости: в 1859 г. - купцам, 1861 г. - обладателям ученых званий, 1865 г. - ремесленникам, 1867 г. - николаевским солдатам и их потомкам, 1879 г. - евреям с высшим образованием, а также дантистам, акушерами, фармацевтам, повивальным бабкам.
Евреи, прибывшие на Урал в 1870-1880-х гг. (вторая волна миграции), застали здесь уже вполне сложившуюся еврейскую общину со своими специфическими особенностями. Старожилы отличались от своих соплеменников из черты оседлости более высокой степенью ассимиляции, русской одеждой, частичной или полной утратой языка идиш, слабым знанием еврейской традиции и некоторым пренебрежением к религиозным предписаниям. Кроме того, их профессиональный и социальный статус был ниже, чем у приезжих. Новоприбывшие за неимением выбора вначале были вынуждены посещать солдатские молельни, и это неизбежно вызывало конфликты между ними и старожилами. По существовавшей тогда традиции вызова к Торе5 удостаивались те, кто обещал больше других пожертвовать на общинные нужды. Ими, как правило, оказывались "вольные" богачи и интеллигенты. Бывшие солдаты были этим не довольны. Конфликты привели к тому, что приезжие стали основывать собственные молельные дома. Например, в Оренбурге примерно в 60-х гг. XIX в. наряду с имевшимся "батальонным" молельным домом существовал (точное время возникновения мы не знаем) "инженерный". Имелся и отдельный молельный дом бухарских евреев, позднее уничтоженный пожаром и больше не открывавшийся. В Перми, наряду с уже действовавшей солдатской синагогой, в 1881 г. была основана так называемая вольная синагога. При каждой синагоге имелась своя община. Однако уже через семь лет представители обеих общин, подискутировав на собрании (по-русски, так как не все могли свободно изъясняться на идиш), решили объединиться. И очень своевременно, поскольку в недрах российского общества уже зародилась та сила, которая оказалась сильнее многовековых традиций - революционное движение.
Убийство народовольцами царя в 1881 г. вызвало ужесточение политики правительства по отношению к евреям. В частности, на Урале это выразилось в установлении тотального контроля над их пребыванием в Екатеринбурге и на Уральских горных заводах. Местные власти все чаще стали ставить под сомнение даже законные права евреев проживать в регионе. В 1886 г. был издан указ министра государственных имуществ, запретивший евреям служить по горному ведомству и на десятилетие закрывший им доступ к золотопромышленному делу. Как следствие этого указа, последовало распоряжение Главного начальника Уральских горных заводов выявить евреев, состоящих на государственной службе при заводах и промыслах, для их последующего увольнения. Судя по рапортам окружного горного начальства, евреи состояли на службе как на государственных, так и при частных заводах в качестве горных инженеров, делопроизводителей, смотрителей приисков, химиков, управляющих промыслами. (Между прочим, в начале XX века на Урале работали будущий директор лаборатории при мавзолее Ленина, профессор биохимм, а тогда просто инженер химических заводов под Соликамском Борис Збарский и его помощник - молодой заводской конторщик Борис Пастернак). Разумеется, уволить их всех (а некоторых и выселить из региона) означало нанести урон производству, которое, надо сказать, и так было не на подъеме. Поэтому за редким исключением дела обрывались на стадии переписки. Не были оставлены без внимания и ремесленники, составлявшие основную массу еврейского населения и не представлявшие, в отличие от купцов и инженеров, в глазах местного начальства особой "ценности". Несмотря на то, что в 1865 г. ремесленникам было дано право проживания вне черты оседлости, со временем оно обросло целой гирляндой дополнительных и обязательных условий. Так, ремесленник обязан был заниматься исключительно своим ремеслом, начать работать не позже чем через месяц после прибытия, в обоснование своих прав предоставить свидетельство ремесленной управы, к тому же должен был доказать, что его занятие действительно является ремеслом и т.п. Прибавим к этому, что евреям, имеющим документы на право жительства вне черты оседлости, запрещалось проживать в сельской местности, самовольно перемещаться даже в пределах губернии (из уезда в уезд), временно пребывать не в месте приписки без специального разрешения полиции. Нарушение какого-либо из этих условий грозило депортацией. Вся эта сложная система регламентировалась уродливо разросшимся законодательством: многочисленными законами, актами, распоряжениями, уточнениями, что порождало взяточничество и злоупотребления со стороны полицейских чиновников, видевших в евреях надежный источник доходов.
Те, кому удавалось закрепиться, достигали определенных высот. В Екатеринбурге и за его пределами были широко известны купеческие фамилии Перетц, Анцелевич, Меклер, Поляков, Халамейзер. Пермский купец 1-й гильдии Калман Наумович Либерман был управляющим регионального отделения "Банка для внешней торговли", владел магазинами табачных изделий и строительных материалов. Старейший - с 1850 г. - из торговых домов в Перми (готовое платье, суконные и меховые товары) основал Зелик Эпфельбаум. Единственный из банков общероссийского масштаба, возникший в Екатеринбурге, - Сибирский торговый банк, - был основан в 1872 г. Альбертом Соловейчиком. Директором лесопромышленного общества в Перми являлся известный лесопромышленник С.И. Либерман. До 35% членов Челябинского биржевого общества составляли евреи, многие участвовали в органах управления Челябинской биржи - биржевом комитете, арбитражной комиссии биржи, котировочной, ревизионной комиссиях.
Наиболее известными врачами-евреями были: в Екатеринбурге - Борис Осипович (Иосифович) Котелянский (послуживший прообразом главного героя повести Мамина-Сибиряка "Жид"), который умер в 32 года от сыпного тифа, заразившись от больного во время эпидемии; доктор И. Сяно - владелец большого дома на углу современных улиц Либкнехта и Малышева; в Перми - Мария Яковлевна Бруштейн, совмещавшая врачевание с революционной работой, Н.И. Окунь, единственный из местных евреев награжденный орденом Святого Станислава с мечами, Авраам Кауфман - в дальнейшем крупный сионистский деятель; в Уфе - заведующий городской психиатрической больницей, потомственный дворянин Яков Фебусович Каплан. Занимаясь проблемами судебно-психиатрической экспертизы, Каплан в 31 год погиб от руки криминального больного. Немало замечательных людей было и среди присяжных поверенных, учителей, музыкантов, однако формат очерка не позволяет рассказать о них поподробнее.
К сожалению, в архивных материалах нет описания быта екатеринбургских и уральских евреев в конце XIX - начале XX вв. Крайне мало документов и о самой общине. С уверенностью можно сказать только, что ее социальный статус значительно вырос по сравнению с 70-80 гг. XIX в. Дисбаланс между мужским и женским населением исчез. На первые посты выдвинулись грамотные, интеллигентные, состоятельные люди. В то время принадлежность к активу общины являлась показателем скорее социального положения, чем вопросом религиозности. К тому же деятельность по открытию синагоги и т.п. была для еврейских интеллигентов частью борьбы за свои гражданские права. Некоторые богатые евреи-купцы, предприниматели или высокопоставленные служащие принимали непосредственное и деятельное участие в делах еврейской общины. Самые яркие примеры - присяжный поверенный Давид Львович Расснер, купец 1-й гильдии Генрих Борисович Перетц, лесопромышленник Арон Халамейзер - в Екатеринбурге; купец 1-й гильдии, управляющий банком Калман Либерман и владелец фабрики Соломон Абрамович, являвшийся одно время старостой солдатской синагоги, - в Перми. Были и такие, кто жертвовал или завещал еврейской общине часть своего имущества. Например, челябинский купец 2-й гильдии Соломон Брен завещал принадлежавший ему земельный участок под строительство синагоги. З.Л. Обуховский пожертвовал для оренбургского еврейско-русского училища новый дом. Управляющий крупной компанией, а затем владелец торгово-промышленного предприятия и золотого прииска инженер-химик Симон Друсвятский некоторое время служил казенным раввином в Перми, купцы Перетц, Анцелевич, Меклер состояли членами правления еврейской общины Екатеринбурга, и во многом благодаря их поддержке в городе был открыт молельный дом.
К концу XIX - началу XX вв. на территории Уральского региона молельные дома действовали во всех губернских городах - Перми, Оренбурге, Уфе, Вятке, в крупных уездных городах - Челябинске, Екатеринбурге, Троицке, Бирске, Стерлитамаке, Златоусте и некоторых других. Здания синагог имелись в Перми (деревянное, построенное в 1886 г., не сохранилось, каменное возвели в 1903 г.), Челябинске (деревянное, построено в 80-х гг. XIX в., не сохранилось, каменное - в 1905 г.), Оренбурге (каменное - в 1871 г.), Уфе (деревянное - около 1896 г., каменное - в 1915 г.), Вятке (деревянное - в 1907 г., не сохранилось). В Екатеринбурге специально выстроенного здания синагоги, как это ни парадоксально, не было никогда; ее роль выполняли молельные дома, находившиеся в съемных помещениях. В начале XX в. это было здание на углу улиц Симановской и Усольцевской под номером 16/52. В начале 1917 г. община заложила фундамент будущей синагоги, приобрела стройматериалы. Но после известных событий все это было конфисковано новыми властями.
Общины быстро обзаводились соответствующими институтами, занимавшимися благотворительностью, ведавшими вопросами образования, обрядов и просвещения: благотворительными обществами (до 1906 г. - при общинах, после - самостоятельно), богадельнями, "детскими очагами", погребальными братствами, кассами взаимопомощи, миквами, кошерными мясными лавками, столовыми и т.д. В Перми в начале XX в. по инициативе переплетчика Ильи Иоффе (отец известного микробиолога Владимира Иоффе) группа родителей выписала с Украины учителя иврита и организовала домашний хедер6 современного типа для своих детей и еще нескольких учеников. Ученики даже издавали рукописный журнал на иврите "Китмей ха-дье" ("Чернильные пятна"). Учителям иврита, в силу существующего законодательства, порой приходилось проживать по подложным документам, чаще всего по ремесленным свидетельствам. Так, преподаватель иврита в Кунгуре Арон Пиневич Стерин жил в городе с 1907 г. по ложному свидетельству закройщика по коже, устроив в доме фиктивную заготовочную мастерскую. Традиционные хедеры, как домашние, так и синагогальные, постепенно вытеснялись еврейскими училищами и школами.
Уральские евреи широко принимали участие в общерусской общественной жизни, говорили на русском языке, обучали детей в гимназиях. Однако как бы активно ни шел процесс интеграции евреев в российское общество, приток новых мигрантов на Урал из черты оседлости, продолжавшейся, несмотря на запреты, сдерживал ассимиляцию. И хотя евреи в своем большинстве интегрировались в местную жизнь, еврейская община оставалась достаточно сплоченной, а ее члены сохраняли собственную этнокультурную и религиозную идентичность. Об этом свидетельствуют, например, крайне незначительное количество смешанных браков между иудеями и христианами, а также статистика крещеных евреев. Их было немного, - так, в Пермской губернии они составляли только около одного процента от всего еврейского населения. Другим показателем сохранения этнической идентичности является язык. По переписи 1897 г. от 85 до 97% евреев, проживавших в четырех уральских губерниях, назвали идиш родным языком.
Третью, самую массовую волну миграции еврейского населения на Урал вызвала Первая мировая война. Причем далеко не всегда переезд был добровольным - правительство и военное командование проводили политику массового выселения евреев (российских подданных) из прифронтовой полосы, огульно обвиняя их в политической нелояльности, подозревая в шпионаже и пособничестве врагу. Так, из Белостока было выслано 97 семей за то, что их члены побывали до войны на немецких курортах. Помимо беженцев и выселенцев на Урал привозили пленных из австро-венгерской и германской армий, а также так называемых "военнозадержанных" - гражданских заложников, захваченных русскими войсками на территории противника. В июне 1915 г. 146 евреев - австрийских подданных, не имевших никакого отношения к военным действиям, были отправлены в товарных вагонах в Ирбит. Местный уездный исправник, не зная, что делать, на всякий случай заключил их в тюрьму (а среди них были женщины, старики и дети). К концу лета 1915 г. значительная часть так называемой черты оседлости была оккупирована неприятелем, и российское правительство все же вынуждено было разрешить евреям временное проживание во внутренних губерниях. Нельзя сказать, чтобы местное начальство обрадовалось такому повороту событий. Оренбургский губернатор даже предписал полицейским чиновником "на будущее" вести списки евреев, отмечая особо беженцев и иностранных подданных. По данным Еврейского комитета помощи жертвам войны (ЕКОПО), количество евреев-беженцев во всех четырех уральских губерниях составило на 4 ноября 1915 г. 6731 человек. Отметим, что обострившаяся во время войны шпиономания исходила из правительственных кругов - евреев нередко обвиняли в спекуляции, агитации против царя и т.п., в официальных донесениях говорилось о нарастающем недовольстве местного населения (например, в Оренбурге и Челябинске). Однако особого недовольства в действительности не наблюдалось - трудности войны не ассоциировались у местных жителей с евреями. И первоначальные опасения правительства - не вызовет ли приток беженцев погромов - не оправдались.
До октября 1917 г. погромы на Урале случились только однажды. Они не были вызваны "инициативой снизу", а стали частью запущенной властями "волны", прокатившейся по всей России. Речь идет о погромах октября 1905 г. События развивались по единому сценарию, разработанному в полицейском департаменте МВД: после обнародования царского манифеста "Об усовершенствовании государственного порядка" повсеместно прошли демонстрации протеста сторонников левых партий и неудовлетворенных манифестом. В противовес "патриоты" организовали шествия и крестные ходы с флагами и хоругвями (а заодно с захваченными "на всякий случай" дубинами и палками), которые вскоре перешли в столкновения с левыми демонстрантами, а затем и в погромы. Пьяная чернь избивала не только евреев, но и студентов, гимназистов, интеллигентов. В Уфе было убито четыре человека, в том числе еврей - Матвей Руккер, в Екатеринбурге погибли два молодых человека - русских по национальности, тринадцать тяжело ранены. В Вятке жертвами толпы стали случайные русские обыватели. Самый жестокий погром произошел в Челябинске - по данным разных источников, было убито 10 человек (из них трое русских, защищавших евреев), разграблено 38 еврейских квартир, 16 магазинов и лавок.
Безусловно, и до этих событий на страницах местных и общероссийских изданий, распространявшихся в уральских городах, случались публикации антисемитского содержания, а несколько позже появились отделения черносотенного Союза русского народа и антисемитские листовки, пытавшиеся сформировать образ еврея как виновника всех бед. Но все же на Урале юдофобия не была присуща массовому сознанию. Однако, трагедия заключалась не в том, что появились так называемые "проводники зла". Беда была в другом: к сожалению, многие обыватели с легкостью, пусть даже на короткое время, приняли их сторону.
Дискриминация и погромы привели к тому, что часть еврейского населения эмигрировала из России, а другая часть - молодое поколение - пополнила ряды революционного движения, вступив в Бунд или в общероссийские социалистические партии. Всем отлично известны (хотя бы по названиям улиц) фамилии Свердлова, Вайнера, Голощекина, Шейнкмана, Сосновского, Цвиллинга и так "любимого" антисемитами Юровского. Таким образом, может сложиться обманчивое впечатление, что на Урале евреи принимали наиболее активное участие именно в организациях большевиков. Не объясняя причины такого положения, скажем лишь, что на самом деле евреи наиболее активно пополняли ряды меньшевиков, эсеров, а молодые люди, не желавшие рвать со своими еврейскими корнями, отдавали предпочтение партиям Бунд, Поалей Цион. И.В. Нарский, проанализировав данные о четырех тысячах членов различных партий Урала (2/3 из них - социалистические) из документов Особого отдела фонда департамента полиции МВД (хранящихся в Государственно архиве Российской Федерации), пришел к выводу, что среди уральских социал-демократов евреи составляли 9%, среди эсеров - 6%, среди либерально-радикальных кадетов - 2%. Говоря о последних, стоит упомянуть Льва Афанасьевича Кроля, неизменного лидера уральских кадетов и члена ЦК партии. Будучи довольно крупным предпринимателем, Кроль в годы Первой мировой войны входил в состав руководства Уральского военно-промышленного комитета. Активно боролся с большевизмом и Советской властью, в 1918 г. возглавлял областное временное правительство Урала, а в дальнейшем входил в Приамурское народное собрание. Перед самой эмиграцией в Париж он издал во Владивостоке любопытную книгу воспоминаний о трех послереволюционных годах. Вообще, личные истории революционных деятелей тех лет очень интересны и почти всегда трагичны. Многие из них или погибли во время гражданской войны, или позже были расстреляны советской властью, отправлены в ссылку, умерли в нищете, как Лев Герштейн, некоторые покончили с собой, как Давид Гансбург. Некоторым избежать подобной судьбы помогли естественные причины, как, например, смерть Свердлова от "испанки" или Юровского от рака.
У евреев, в отличие от других народов, кроме революции и религии имелась еще одна альтернатива российской действительности. Если одни желали исправить общество и изменить существующий строй здесь, то другим грезилось царство справедливости "там" - у белых стен Иерусалима. Сионистское движение, возникшее в конце XIX в., быстро окрепло и вопреки, а может, и благодаря запретам приобрело большую популярность. Самая первая сионистская организация на Урале возникла в Перми - вскоре после первого конгресса сионистов в Базеле 1897 г. Количество ее членов к 1900 г. составило примерно 10% от всего еврейского населения города. После февраля 1917 г. влияние сионистов только упрочилось - по результатам выборов в советы новых демократических еврейских общин: в Перми они получили 21 место из 35, в Оренбурге - 11 из 31, в Уфе - 12 из 28. Помимо сионистов во всех крупных уральских городах действовали еврейские партии различных направлений: социалистические марксистские - Бунд и Поалей Цион и немарксистские - объединенные социалисты - ЕСРП (возникшая из слияния Социалистической еврейской рабочей партии - СЕРП и Сионистской социалистической рабочей партии), либеральные - Еврейская народная группа, Еврейская народная партия. После февраля 1917 г. они активно включились в общероссийскую общественную жизнь, выставляли своих депутатов на выборах в местные органы управления и даже иногда проходили. Так, гласным екатеринбургской городской думы летом 1917 г. был избран представитель Еврейской демократической группы Исаак Абрамович Конторович. Однако большинство провинциальных отделений всероссийских еврейских партий, за редким исключением (представители Бунда после февраля входили в Советы Перми, Уфы, Екатеринбурга, Челябинска, Кунгура), в большей степени выполняло функции культурно-национальные, чем политические.
20 марта 1917 г. "Постановление Временного Правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений" уравняло евреев с гражданами России, провозгласив отмену всех противоречащих принципу равноправия законов. Но последовавший за этим расцвет еврейских партий и организаций был недолгим. Новое Советское правительство посредством Еврейского комиссариата, созданного при возглавляемом Сталиным Народном комиссариате по делам национальностей, а также еврейских секций ВКП(б) начало постепенное свертывание, а затем и полную ликвидацию национальных еврейских партий и общественных объединений. К 1930 г. на Урале еврейские молельные дома, синагоги и другие помещения были реквизированы властями, а сами организации закрыты (материальные ценности были изъяты еще раньше - в 1922 г., под предлогом помощи голодающим).
В годы Великой Отечественной войны массовая эвакуация на Урал привела к появлению в конце 1940-50-е гг. в Свердловске (Екатеринбурге) и Молотове (Перми) небольших религиозных обществ, занимавшихся сугубо религиозными делами и существовавших на добровольные пожертвования. Но просуществовали они недолго: в 1959 г. решением Совета народных депутатов местного созыва закрылось еврейское общество г. Молотова, в 1961 г. - Свердловска. Единственное здание в Свердловске, построенное еще в 1916 г. специально для еврейских религиозных нужд (ритуальная баня - миква), было снесено.
Таким образом, вплоть до конца 1980-х еврейской жизни было отказано в легальных публичных проявлениях. Однако это не смогло искоренить тягу людей к общению и знаниям, сохранению и передаче традиций. Многие семьи сохраняли дома разговорный идиш, в особенности эвакуированные в годы Великой Отечественной войны и оставшиеся жить на Урале. Общение, обсуждение чудом прибывавших писем от родных из Израиля происходили исключительно дома, "на кухне". В нескольких областных центрах региона собирались для молитвы "домашние" миньяны7. Известно также, что несмотря на угрозу ареста в нескольких городах подпольно, на квартирах проводились занятия ивритом. И во многом благодаря этой теплившейся "домашней" еврейской жизни, а также огромной потребности в национальном общении и самовыражении, не угасшей за советские десятилетия, современное возрождение и создание заново еврейских общин на Урале и по всей стране было воспринято с поразительным энтузиазмом.
1 Антисемитизм в России - тема исключительно сложная. Роль властей Российской империи в провоцировании и организации еврейских погромов далеко не всегда ясна. По крайней мере, распространенное в среде как еврейской, так и русской интеллигенции мнение об ответственности властей, тем более правительства, за организацию погромов далеко не всегда опирается на надежные доказательства. Другое дело - вопиющее попустительство этим погромам.
2 Шадхен - посредник при заключении брака у евреев.
3 Шойхет - резник, совершающий убой скота и птицы в соответствии с ритуальными предписаниями иудаизма.
4 Шихтмейстер - звание горного чиновника 13-го или 14-го класса. Шихтмейстер 13-го класса соответствовал в табели о рангах армейскому подпоручику и гражданскому коллежскому протоколисту и регистратору.
5 Тора - первые пять книг "еврейской Библии" (еврейское название которой ТаНаХ, нееврейское - Ветхий Завет). Тора в виде свитка хранится в синагогах и во время субботней службы читается определенный недельный раздел.
6 Хедер - еврейская религиозная начальная школа.
7 Миньян - собрание не менее десяти евреев-мужчин, достигших религиозного совершеннолетия (13 лет). Наличие миньяна обязательно для совершения общественного богослужения.
Книги всЯкие нужны, или Кругом одни евреи
И. Е. Антропова
Сборник документов по истории евреев Урала из фондов учреждений досоветского периода Государственного архива Свердловской области
М.: Древлехранилище, 2004. – 460 с.
Я. М. Шульман
Города и люди еврейской диаспоры в Восточной Европе до начала ХХ века. Россия: Воронеж, Курск, Ростов-на-Дону, Смоленск, Таганрог М.: Параллели, 2004. – 144 с.
А. Давидов
Мудрецы Кавказа
Иерусалим, 2004. – 214 с.
Региональную историю еврейской жизни можно рассказывать по-разному. Три книги, представленные здесь, рассказывают о евреях не только в трех разных регионах – на Урале, в городах европейской части России и на Кавказе, – но и тремя различными способами. Первая из них, с удручающе скучным названием, – особенно скучным для тех, кто не имеет ясного представления об архивной работе, – не только полностью соответствует названию, но и содержит весьма объемный исторический очерк. Очередной выпуск серии «Города и люди еврейской диаспоры» Я. М. Шульмана – подборка кратких описательных заметок энциклопедического характера. Наконец, «Мудрецы Кавказа» Адама Давидова – не лишенное литературных претензий панегирическое повествование о горско-еврейских раввинах. Поставленные авторами различные задачи решены с разной степенью успешности.
В первой книге, помимо ее содержания и стилистики, есть нечто необъяснимое – какая-то «энергетика» текста, исходящая от каждой страницы и даже от обложки. От «Евреев Урала» – так я для краткости буду называть «Сборник документов по истории евреев Урала из фондов учреждений досоветского периода Государственного архива Свердловской области» – еще до начала чтения веет основательностью и продуманностью, художественным вкусом и чувством меры. Здесь всё академически строго: три части плюс введение, приложение (демографические таблицы, словарь терминов, список еврейских политических организаций и т. д.), библиография и именной указатель. Первая часть – исторический очерк монографического характера на полтораста страниц «Евреи на Урале до октября 1917 года». Далее – краткий обзор документов и основная, третья часть книги – сами документы. Эта часть хорошо структурирована, ее разделы – «Право на жительство», «Евреи-солдаты», «Виды деятельности. Запреты, ограничения» с подразделами по видам деятельности, «Религиозно-общинная жизнь», «Евреи в революционном движении» и т. д. – легко позволяют найти информацию по нужной теме. И какую информацию! В реальных документах времени, официальных и житейских, есть свое несомненное очарование, которое захватывает читателя не хуже приключенческого романа. Секретное распоряжение об увольнении с работы человека, имевшего несчастье оказаться евреем, и внешне сдержанный, полный достоинства отказ простого честного русского служаки, имевшего несчастье оказаться начальником этого еврея, – отказ выполнить распоряжение. Доносы и циркуляры, протоколы полицейских допросов и частные письма, военные рапорты и униженные прошения не только рисуют яркую и мрачную, полную неповторимых жизненных деталей картину жизни уральско-еврейского социума, но и создают живую вереницу портретов и голосов. Эти голоса свидетельствуют и «проговариваются», хитрят и простодушествуют, жалуются и защищаются, одни строят непреодолимые стены, другие – бьются в них лбами.
При всем при том ясно, что широкому читателю эту книгу вряд ли порекомендуешь «для легкого чтения». Создателям книги и самим это ясно: «массовый» тираж 500 экземпляров говорит сам за себя.
Зато «Города и люди еврейской диаспоры в Восточной Европе до начала ХХ века» Я. М. Шульмана вполне можно и в дороге почитать. Небольшая книжка, третья в серии публикаций того же автора (первая была посвящена пятерке украинских, вторая – пятерке белорусских городов) являет собой воплощение простой и удачной идеи по лаконичной и популярной подаче материала читателю. Каждый рассказ о городе – краткий исторический очерк, за которым следуют списки известных евреев, родившихся здесь, каждое имя сопровождается энциклопедической статьей. В книге мы встретим авиаконструктора Лавочкина и скульптора Цадкина, актрису Раневскую и дипломата Шафирова, физика Флёрова и поэта Маршака, музыкантов-педагогов Гнесиных и десантника Куникова, а также многих других, гордиться которыми, как заметил Пушкин, «не только можно, но и должно».
Скромность внешнего вида «Городов и людей еврейской диаспоры», как и солидная академическая сдержанность «Евреев Урала», с лихвой компенсируются сочностью оформления «Мудрецов Кавказа», книги, которую сам автор представляет так: «…Не историческое исследование, а рассказы о духовных учителях горских евреев». Цветные иллюстрации, заставки, огромный шрифт. Сборник на первый взгляд довольно эклектичен, стилизованные под фольклор рассказы перемежаются с информационными очерками под рубрикой «Обычаи и традиции». Однако соблюдается несомненное стилистическое единство – и то и другое написано так, что вполне отвечает цели автора: дать духовную поддержку в изучении Торы и соблюдении мицвойс, свидетельствовать о том, что «горские евреи жили в соответствии с законами Торы, в любви и преданности Творцу». Бесполезно искать здесь подробного и объективного рассказа об отношениях евреев с нееврейским окружением, о противоречиях и проблемах в самой еврейской среде. В число горско-еврейских мудрецов не попал, например, Иосеф Шур (Иосиф бен Хаим Хаймович, конец XIX – начало XX века), раввин аула Кусары, подвергшийся опале за вольнодумство. Поэт и просветитель, который даже свой дневник вел главным образом в стихах на иврите, он присоединился к тем, кто стремился к изменению образа жизни горских евреев. Знавший его лично Феликс Шапиро – тот самый, автор «Иврит-русского словаря», – назвал его «единственной яркой фигурой горского еврейства». Но автора «Мудрецов Кавказа», рабби Адама Давидова, интересуют совсем другие люди и другие истории: похожие на хасидские притчи рассказы о проницательных мудрецах, шабосные истории о чудесных спасениях, воспоминания автора о том, как он в 1990-х годах возрождал еврейскую религиозную жизнь в Кубе. Если не привередничать в отношении елейно-патетической стилистики, то и из этих историй можно узнать немало любопытного о горских евреях.
Однако легче всего понять и труднее всего принять непримиримую позицию автора в отношении науки, исторической и этнографической. На первой же странице предисловия автор решительно заявляет: «Не следует принимать во внимание нелепые измышления некоторых “историков”, в том числе израильских, озабоченных комплексом юдофобии. Горские евреи с удивлением читают о себе, что они бывшие персы, хазары, авары, мусульмане и тому подобное. В конце концов, можно договориться до того, что река Иордан – приток реки Миссисипи». Но ученые не виноваты в том, что исторические свидетельства, которыми они располагают (надписи на надгробиях, письменные упоминания в текстах других народов и т. п.), не дают оснований для подтверждения безоговорочно провозглашаемой автором версии о двухтысячелетней истории горских евреев на Кавказе. Рабочие гипотезы об этногенезе горских евреев Кавказа не ставят своей целью удовлетворить чьи-то религиозные и национальные амбиции, но и никакого юдофобского комплекса в них нет. Скорее уж попытку «притянуть за уши» какой-то еврейский социум к одним только древним евреям без допущения, что за прошедшие тысячелетия в этногенезе участвовали и другие общности, можно уподобить попытке защиты лозунга о «притоке Миссисипи». Словом, в данном случае научный подход не относится к сильным сторонам авторского мышления. Хотя найдется немало читателей, которым именно эта книга покажется наиболее близкой и понятной из трех, представленных нами.
Михаил Липкин
Ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
Фейерверк заметен, но толку от него немного: ни тепла, ни света. Отсверкает, порадует на миг – и все. Работа еврейских общин в российской диаспоре часто напоминает этот любимый вид праздничных развлечений.
Собрания, конференции, парадные журналы под глянцевой обложкой – все это заметно, «отчетно», понятно ревизорам. Но подлинная, настоящая работа делается невидимо, в глубине и совсем незаметно.
Вот передо мной небольшая книга И. Е. Антропова, М.И. Оштрах «История евреев на Урале. Каталог документов архивов Свердловской, Пермской и Тюменской областей». Издана труд этот«Свердловской ассоциацией иудаики».
В аннотации сказано, что книга«посвящена истории проживания евреев в Екатеринбурге и на Урале. За 12 лет работы ученым-историкам удалось собрать интереснейший, уникальный материал. Он впервые систематизирован и осмыслен.
Первый раздел книги посвящен истории появления евреев на Урале.
Второй – каталог архивных документов.
Есть и третий отдел, скромно названный авторами «Приложением», но и «Приложение» это обширно и представляет большой интерес.
Авторы пишут: «Документы, связанные с проживанием евреев на Урале, начинают появлятьсяв основном с 20-х гг. Х1Х века. Знаменательно, что один из первых документов, обнаруженных авторами имеет «доносный» характер. Евреев на Урал пускать не желали. 19 декабря 1824 г. «властитель слабый и лукавы» издал указ министру финансов: «Во время путешествия Моего по Хребту Уральскому заметил, что евреи, вопреки коренным и государственным узаконениям, стекаются на горные заводы и, занимаясь тайком закупкой драгоценных металлов, развращают тамошних жителей к вреду казны и частных заводчиков. Повелеваю вам предписать строжайше Горным Начальникам Хребта Уральского и принять другие приличные меры, чтобы евреи отнюдь не были терпимы как на казенных и на частных заводах… ни проездом, ни жительством».
Всего несколько строк о том, как загоняла империя евреев в черту оседлости, в нищету и бесправие. Надо думать, избавились от конкурентов подлинные кровопийцы уральских крепостных и рабочих.
Дело не только в торговцах этими самыми «драгоценными металлами». Читаю в книге Антроповой и Оштраха еще один любопытный документ. Авторы пишут: «Кроме того, Уральским горным начальством из горнозаводских батальонов «были устранены евреи – нижние воинские чины, и части эти евреями больше не пополнялись». Вряд ли «нижние чины» были заняты торговлей железа.
Евреи с высшим образованием имели право повсеместного расселения по Российской империи а потому Урал и Сибирь заселяли евреи особой энергии и интеллектуальных качеств. Но даже таким людям было непросто Авторы книги публикуют документ, согласно которому Дора Абрамовна Шпильберг, выпускница Варшавского университета, прибывшая из Харбина, просит разрешения открыть в Нижней Салде зубоврачебный кабинет. Уездный исправник, начальник над этим гиблым местом, Доре Абрамовне отказал в этой просьбе. У него-то, наверняка, были здоровые, крепкие зубы.
Надо сказать, что КПД этой книги оптимально, плотность материала значительная. Никакой воды, никаких пустых «рассуждизмом». Читатель сам может делать выводы, сам думать, сам извлекать из этого труда то, что ему необходимо.
Иной раз, авторыподводят итог приведенным документам. Ну, например: «В результате к 1930 г. почти все вышеназванные учреждения были закрыты, и еврейское образование ликвидировано». В основном, документы так красноречивы, что и подобной «точки» не требуется.
Особенно меня заинтересовали «Приложения» к книге «История евреев Урала». Авторам удалось обнаружить любопытнейшие, документальные свидетельства. Ничего прежде не знал об интересе писателя Д.Н. Мамина – Сибиряка к еврейской теме. Не читал его рассказ «Жид». Вот отрывок из этого рассказа, приведенный в книге: « Он бежал из Египта, он блуждал опять в бесплодной пустыне – как нестерпимо мучит жажда в этих раскаленных песках, какое безжалостное солнце! Он шел в плен вавилонский – как ужасно плакали дети и женщины. Он подвергался пыткам святой инквизиции, заживо гнил в еврейских кварталах средневековых, грязных городков, он горел на костре, он болся собственной тени. Он не знал даже, куда ему бежать… Нет, это ужасно, ужасно, ужасно! Через две недели Левинсон умер»
Любопытны стихи известного, еврейского беллетриста – Андрея Соболя. Антропова и Оштрах обнаружили их в архиве, как они пишут «еврейской девушки с Урала Сары Симановской».
Лирика никогда не мешала истории. Иной раз, за самым сухим документом больше поэзии, трагедии, драмы, чем в иных, рифмованных строках. Вот образец одного такого документа из книги: «Дело Екатеринбургского окружного суда по обвинению купца Евграфа Михайловича Соколова (он же Янкель Ицков Коган) в отступлении от православной веры.
Обвинительный акт от 31 декабря 1887 г., гласящий, что Коган принял православие, «но, проживая около 12 лет в Покровском селе Томской губернии, никогда не исполнял требований православной веры, уклонившись от нее и возвратившись, видимо, в веру своих отцов». Прошение Соколова (Когана) в Екатеринбургское духовное правление, объясняющее, что он (Коган) был крещен против свое воли и воли родителей в возрасте 9 лет при зачислении в кантонисты Омского батальона и « в течении всей жизни оставался в вере отцов по Закону Моисея»».
Вот еще один подобный документ: « Обвинительный акт Екатеринбургского окружного судаот 31 мая 1889 г. на основе показаний Б.Кац, что «она приняла христианскую веру, находясь в болезненном состоянии и не понимая, по молодости лет, сущности христианского учения, почему в настоящее время пребывает в вере иудейской».
В связи с этим хочу рассказать и о книге, присланной в Израиль моим двоюродным братом, журналистом Леоном Флаумом, из Омска. Называется она «Омские перепутья», и центральное место в этой книге занимает очерк о семье Пантофель. Леону удалось отыскать в архиве уникальный текст: «Краткое вспоминание жизни николаевского солдата Абрама Марковича Пантофель, посвященное своим детям и внукам».
Надо сказать, что сегодня, как пишет Флаум, в роду Пантофелей 25 внуков, 36 правнуков, и 11 праправнуков. «Живут Пантофели в нескольких городах России и прочих постсоветских государствах, Больше всего в Омске. Общий трудовой стаж династии подсчитать не так просто. Только у тех, кто жил и живет в нашем городе, как минумум, около 2-х тысяч лет». Наверняка есть Пантофели и в Израиле.
Так вот праотец этого рода в свои записках кантониста середины 18 века пишет: « В девять лет перестал ходить в хедер, поступил на фаянсовую, посудную фабрику. Первый месяц работал по десяти копеек в день, затем по двенадцати.
Прошло немного времени, как в августе 1850т года, часов в 12 ночи, при крепком сне в избе на печке после утомительной работы, меня разбудили сотский и какие-то люди. Сняли с печки на руках со словами: «Пойдем, Аврумка, к нам спать». Я заплакал….
Из всех городов мы больше всего боялись Казани. Говорили, что в ней кантонистов насильно крестят. В манеже нас осмотрел полковник. Спросил: «Имеет ли кто претензии?» Все ответили отрицательно. Приказал, чтобы все желающие окреститься вышли на три шага их фронта. Повторил еще раз. Никто не вышел. Молчали. Полковник объявил, что в Тобольске все равно всех окрестят. Это нас опечалило. Кантонисты постарше под видом болезни старались на пути остаться в уездных городах, в лазаретах. В остальном от Казани ехали благополучно. А по прибытии в Тобольск оказались в отдельной роте военных кантонистов. Почти целый год продолжался наш путь через села и города….
В Тобольске первым делом нам запретили говорить по-еврейски, отобрали молитвенники, выдали форму, распределили по казармам, по деревянным кроватям с холщовыми тюфяками и такими же подушками с соломой».
Одна деталь этих замечательных «вспоминаниях» мне показалась крайне любопытной, может быть и в хоть в какой-то степени объясняющей причины юдофобии там, где евреев было очень мало.
Потрясающий, на мой взгляд, отрывок. Дети были явно чужими: одеты все еще были непривычно, не умели говорить по – русски, молились по-своему, а крестьяне жалели их как сирот как рабов царя, таких же, какими были и они. Но вот детей силой заставили лгать… Кто знает, может быть, память об этой лжи до сих пор осталась в памяти потомков тех крестьян.
Вкус к историческим исследованиям – верный признак интеллектуального здоровья народа. Евреи в диаспоре живут разные, но, как и прежде, много среди них людей, делающих в современных, льготных условиях, все, чтобы сохранить память о своих предках в России.
Что за этим «любовь к отеческим гробам», простое и нормальное желания узнать правду о своем народе? Конечно, и то и другое. В любом случае, работа уральских и сибирских историков достойна глубокого уважения. Это честная, профессиональная, талантливая работа.
О жизни и быте евреев «черты оседлости» хорошо известно по произведениям классиков еврейской литературы, мемуарам, семейным преданиям. Гораздо меньше мы знаем о жизни тех, кто покинул родные края в поисках счастья и поселился во внутренних губерниях Российской империи, где жизнь евреев складывалась совершенно иначе. Еще при завоевании Ермаком Сибири в ХVI веке в истории Урала упоминается еврейская община с молитвенным собранием. Впоследствии евреев стали ссылать на Урал и в Сибирь в «в службу», «на пашню», на рудники за различные провинности, сюда же бежали они из охваченной волнениями Польши.
Современники отмечали, что евреи Сибири более походили на жителей этих краев - христиан. Их отличала «широта характера, хлебосольство, радушие, спокойствие, чувство собственного достоинства, мягкость и прямота, никогда они не унижались пред чиновниками, не скрывали своей принадлежности к еврейской нации. Они плохо знали еврейскую грамоту, но были по-своему набожны, усвоили местные обычаи и нравы, участвовали в деревенских хороводах, пели русские песни. Такими их делало свободное безбедное существование среди доброжелательно настроенного местного населения, не знавшего крепостного права»(1).
60-е годы XIX века были годами усиленной миграции евреев за пределы «черты оседлости», туда, где уровень жизни был выше, практически не было конкуренции и можно было полнее реализовать свой профессиональный и образовательный уровни, предоставлялось больше возможностей вырваться из консервативной религиозной среды и приобщиться к русской культуре.
В 1903 г. было принято специальное распоряжение Святейшего Правительственного Синода, запрещавшее принимать к крещению евреев вне черты еврейской оседлости без предоставления свидетельства о праве жительства из полиции, «чтобы они не использовали принятие христианства как средство приобретения льгот, не предоставленных законом лицам иудейского вероисповедания, без действительного намерения принять крещение»(2).
Больше всего переселялось из самых восточных губерний Беларуси - Могилевской, Полоцкой и Витебской, где евреи, часто ездившие в Россию, были более грамотны, лучше знали русский язык. Говорили они на литовско-белорусском диалекте идиша, часто не обладали характерной внешностью. Отставные николаевские солдаты, купцы, ремесленники и медики, получив разрешение, обосновывались не только в Уфе и других городах, но и уездах Уфимской губернии.
Здесь, вдали от «черты еврейской оседлости», происходит изменение традиционного уклада жизни, системы еврейских духовных ценностей. Живя в близком соседстве с христианами и мусульманами, евреи уже не всегда могли строго соблюдать все традиции, в том числе обязанность не работать в субботу (если не было своего магазина или мастерской), их одежда мало чем отличается от одежды окружающих. Среди переселившихся евреев практически нет посвящающих себя изучению Торы и Талмуда: срабатывали совсем иные приоритеты.
Евреи cумели завоевать уважение и доверие местных жителей за религиозность, здоровый образ жизни (кошерное питание, трезвость и умеренность помогали сохранить хорошее здоровье), высокий профессионализм, образованность, яркую индивидуальность, доброжелательность. Да и властям они были удобны - работящие, законопослушные, регулярно платящие налоги люди.
Но назвать идиллической жизнь евреев в Уфимской губернии было все же нельзя. Над ними тяготел свод законов, циркуляров, указов, ограничивавших заселение евреями внутренних губерний России. Суровое по отношению к евреям российское законодательство требовало от местных властей неуклонно следить за ними и регулярно сообщать вышестоящему начальству о предпринимаемых мерах по ограничению переселения евреев на территорию края.
Дело в том, что только отставные нижние чины и члены их семей имели право постоянного проживания вне черты «еврейской оседлости». Ремесленники же и купцы еврейской национальности имели право жительства только при условии занятия своей профессиональной деятельностью. Так, ремесленники, даже проработавшие здесь десять или более лет, должны были подтверждать свое мастерство свидетельством ремесленной управы места приписки. Свидетельства их хозяев не принимались во внимание. Те же, кто занимался нецеховым мастерством, обязаны были предоставлять засвидетельствованные полицией удостоверения заводчиков или фабрикантов, в заведениях которых они занимались торговлей. Если же они переставали работать или меняли профиль работы, то подлежали выселению.
Решение о выселении становилось для еврейской семьи трагедией: люди успевали обжиться, наладить дело, обзавестись клиентами. И внезапно все рушилось. Пять лет (с 1886 г. по 1891 г.) тянулось дело «О выдворении из г.Стерлитамака евреев Гродзинского, Ревзона, Когана и Резиной в области постоянной еврейской оседлости»(3) за то, что они занимались не своими ремеслами, а торговлей. Просьба об отмене решения о выселении на основании того, что их следует, согласно Постановлению 1876 г., относить уже к купцам, а не к ремесленникам, не была принята во внимание. После проведенного дознания купцов и мещан города Стерлитамака, в т.ч. гласного городской Думы Наума Абрамовича Обливанникова, решено было всех их выселить.
Чаще всего евреи пытались во что бы то ни стало удержаться во внутренних губерниях, но не возвращаться туда, где местечки были разорены недавними погромами, где их ждала нищета, ибо их товар некому и не на что покупать. Но чаще всего, несмотря даже на явное отсутствие логики, власти решали вопрос отрицательно.
Во всей второй половине ХIХ века история белорусских евреев, оказавшихся на Урале, полна самых драматических событий: преследования, дискриминации, высылки. Мало что изменилось и с приходом ХХ века.
В 1905 г. рассматривается право на жительство несвижского мещанина Шломо Давидовича Бама, 39 лет, в паспортной книжке которого имелась запись: «Эта книжка имеет силу там, где евреям дозволено» (4). «Честно и добросовестно при отличном знании дела» занимался он изготовлением чернил, но работы было мало, и пришлось ему переквалифицироваться в производителя искусственных минеральных и фруктовых вод.
Тут Бама и ждали неприятности. Хоть и технологию он соблюдал и авторитетные заключения специалистов собрал, но, поскольку формально он занимался не своей профессией, Бам был выселен.
Члены еврейской общины губернии, как могли, помогали выселяемым, заступались за них перед властями, которые иногда шли на уступки. Так, полицейское управление не выселило из Уфы жившего там уже 28 лет Файву Иоселевича Нехамина, не занимавшегося своим ремеслом по состоянию здоровья, тем более, что «он не вреден для окружающего населения»(5), и Наума Ильича Фридьева из Златоуста, который «по преклонному возрасту и состоянию здоровья действительно не может обходиться без постоянного ухода и в черте оседлости средств к жизни не имеет»(6). Впрочем, в защиту выселяемых выступали не только их единоверцы. Прошение о том, чтобы в Белебее оставили 65-летнего М.Х.Басина, которому выпекать хлеб уже стало не по силам и потому он вынужден заняться хлеботорговлей, подписало 27 жителей этого города. Власти не стали возражать и в этом случае.
В апреле 1907 г. вице-губернатор А.Толстой доводит до сведения Уфимского полицмейстера и уездных исправников, что «по рассмотрении в губернском правлении списка евреев, проживающих в Уфимской губернии, замечено, что значительный их контингент составляется из пришлых вновь евреев, поселившихся незаконно без всяких на то прав и с правами весьма сомнительными, клонящимися так или иначе к обходу закона.(7) Нередко оказывается, что занимаются евреи не тем ремеслом и мастерством, на которые имеют документы и право на жительство вне черты оседлости. Все упущения в деле соблюдения законов о евреях могут быть объяснены лишь недостатком внимания со стороны чинов полиции. Губернское правление считает полезным лишь обратить внимание надлежащих полиции, уездных исправников и уфимского полицмейстера на то, чтобы права евреев на проживание вне черты оседлости всегда проверялись тщательно и все законные меры... применялись своевременно... и все срочные сведения по этому делу предоставлялись с надлежащей полностью и аккуратностью в установленные сроки».
Согласно семейным преданиям и воспоминаниям старожилов, обязанности уфимского раввина (8) выполнял переехавший из Минска с семьей в 1876 г. Лейб (Леонтий) Аронович Голынко (Галынка) (9), официально числившийся чулочных дел мастером, переселившийся в Уфу в 1876 г. Сохранившаяся в минском архиве запись о выдаче ему в 1871 г. паспорта дает некоторое представление о внешнем облике этого человека: рост - 2 аршина, 4 вершка (чуть более 160 см,- Э.Ш.), глаза - карие, волосы и брови - темнорусые, особые приметы -- бородавка около правого глаза(10). По-видимому, это был авторитетный и энергичный человек. Именно он посещал директоров уфимских гимназий и просил их разрешать гимназистам-евреям не посещать занятия по субботам. Это, как правило, дозволялось при условии, что гимназисты не будут отставать в учебе от товарищей. При доме Л.А. Голынко была кошерная столовая для холостяков.
Но существовали некоторые законы условия проживания на Урале, которые для евреев бывшей черты оседлости были неприемлемы. Так, члены уфимского еврейского молитвенного общества однажды обратились в Уфимское губернское правление с просьбой «разрешить нашему обществу иметь постоянно одно духовное лицо для резания животных и птиц по религиозному нашему обряду, ибо требуется тщательное исследование санитарного состояния животных и годности к употреблению кошерного мяса, а равно исполнения обрезания и прочих духовных запросов. Нам необходимо иметь специальное духовное лицо - резника, которого необходимо пригласить из черты еврейской оседлости».
Ответ губернского правления от 1 марта 1900 г. гласил: «Положение о резниках действительно только в черте оседлости. Ходатайство удовлетворено быть не может, так как действующим о евреях циркуляром вне черты еврейской оседлости узаконения особого духовного лица - резника не установлено. Совершение всех еврейской веры обрядов возложено исключительно на утвержденных правительством раввинов и их помощников, и никакие другие лица, кроме них, не могут исполнять эти обязанности» (11).
В конце ХIХ-начале ХХ вв. в Уфимской губернии насчитывается более 700 евреев: сапожников и чулочников, слесарей и жестянщиков, портных и шапочников, мелких торговцев и купцов, мыловаров и сыроваров, акушерок и врачей, дантистов и провизоров. Принимали евреи активное участие в общественной жизни губернии, были членами различных попечительских комитетов.
Как и в других центральных и восточных губерниях Российской империи, евреи в конце XIX - начале ХХ вв. переживают начавшийся с появлением наемного труда кризис традиционного уклада. Меняется образ жизни, психология, даже облик людей. На многих фотографиях начала ХХ в. на мужчинах уже не видно головных уборов, замужние женщины не покрывают голову платком, одеты они по моде того времени. Имена у многих по давней еврейской традиции двойные, а у некоторых - с характерным еще для первой половины XIX в. уменьшительно-уничижительным оттенком (Ривка, Мордко). Можно предположить, что, общаясь постоянно с нееврейским населением, они называют себя более удобными для произношения именами, переделывая их на русский манер.
Попытки изменения имен в документах вызвали недовольство властей. В связи с этим в апреле 1893 г. в 129 номере «Правительственного вестника» приводится Высочайшее утвержденное мнение Государственного Совета, воспрещающее евреям менять имена и прозвища, «под коими они записаны в метрические книги». Дети же при рождении получают уже вполне официально более приемлемые, с точки зрения родителей, имена. Губернское правление «не усматривает ничего предосудительного» в этом: «Евреи вправе при рождении давать своим детям такие имена, которые употребительны среди народа, на территории которого они проживают».
В дальнейшем этот процесс среди ассимилированной части еврейского населения края идет весьма интенсивно. Если в начале XX в. самым распространенным мужским именем (или отчеством) было Мошко (Мовша, Мордко), то их дети или внуки - уже Марки, у женщин часто встречается имя Люба и уж совсем необычное - Слава. В метрических книгах за 1908-1911 гг. появляются новые имена, многие из которых получат в ХХ веке широкое распространение среди российских евреев: Анна, Полина, Эмилия, Адель, Тамара, Ираида, Клара, Дина, Надежда, Нетта, Лидия, Виталий, Зиновий, Владимир, Лев.
Высок образовательный уровень евреев. Статистические данные свидетельствуют о высокой посещаемости евреями библиотеки и музея Уфимского Губернского комитета. В начале ХХ в. в Уфимской губернии работает большое количество врачей, дантистов и провизоров, хотя власти стремились, по возможности, заменять их лицами других национальностей.
Так, значительный вклад в развитие психиатрической помощи в Башкирии внес Яков Фебусович Каплан, приписанный к Минскому дворянскому собранию, который по окончании медицинского факультета Тартуского университета и специализации по психиатрии в Берлине и Гейдельберге в 1901 г. приехал в Уфу. Здесь им за короткое время было опубликовано 15 научных статей, впервые в России сделан перевод на русский язык «Введения в клиническую психиатрию» немецкого психиатра Э.Крепелина (30 клинических лекций). Став заведующим психиатрической больницей, Я.Каплан стремился улучшить и расширить помощь душевно больным, улучшить снабжение лекарствами и инструментарием, изменить существующий порядок проведения судебно-психиатрической экспертизы. Однако в этом последнем вопросе не нашел поддержки коллег. В такой обстановке 17 августа 1907 г. он был убит одним из криминальных испытуемых. Было ему всего 32 года (12).
Несмотря на относительную стабильность жизни, евреи и в Уфимской губернии не чувствовали себя комфортно. После страшного Кишиневского погрома во все епархии был направлен Указ Императора «О желательности воздействия православного духовенства на его паству для предотвращения ее от проявления враждебного отношения к евреям». Местному духовенству предписывалось «разъяснять и внушать своим прихожанам, что евреи, как и все племена и народы, входящие в состав российской Империи,- подданные того же государства и граждане одного отечества. Учинять над ними всякого рода насилие - это вопиющее преступление, гибельное не только для самих участников беспорядков, которые должны предстать перед судом, но и вредное для всего общества и государства» .(13)
В 1905 г. газеты писали: «Ввиду слухов о предстоящем еврейском погроме администрацией приняты меры в подавлении беспорядков в самом начале».(14) Тем не менее, погромы произошли в Уфе, других городах. И все же здесь было спокойнее, чем в южных губерниях России. Не случайно в годы послереволюционной реакции (1906-1910) в Уфимскую губернию устремился поток беженцев от погромов, и число евреев возросло в 1,5 раза.
С началом Первой мировой войны около 400 тысяч евреев встало «под ружье». Их процент в действующей армии, как и процент убитых и раненых (погибло около ста тысяч российских евреев), был выше того, который составляли они по отношению к общему числу граждан Российской империи (15).
Несмотря на то, что евреи проливали кровь, защищая Отечество, штаб Главного командования в мае 1915 г. принимает решение о немедленной высылке двухсот тысяч евреев из пограничных Курляндской и Ковенской губерний в Поволжье, на Урал и в другие регионы в связи с обвинениями их в пособничестве врагу, поскольку, в отличие от других жителей, они могли свободно изъясняться с немцами на своем родном языке идиш (16). Положение о «черте оседлости» временно отменялось.
Выселение производилось в течение 48(!) часов. Часто людям не разрешалось брать с собой необходимые вещи, перевозили их в вагонах с надписью «Шпионы». Немного позже, с началом боевых действий на территории западных губерний, часть евреев добровольно покинула местечки. Привыкших к полунищенскому существованию, задавленных непосильными налогами жителей местечек поразило процветание уфимцев. Жизнь была дешевой, изобилие мяса, меда вспоминалось потом всю жизнь, многие остались здесь после войны навсегда.
Именно эти, глубоко религиозные, получившие традиционное еврейское образование, плохо знавшие русский язык люди, которых почти не коснулась начавшаяся в конце ХIХ в. эмансипация, привнесли еврейскую ментальность, традиции и язык в уже значительно ассимилированное еврейство Уфимской губернии. В соответствии с многовековыми традициями члены местной общины оказали прибывающим беженцам всемерную помощь и поддержку.
Среди прибывших в Уфу евреев можно отметить семью смолокура из-под Минска Хаима Абрамовича, племянника знаменитого еврейского писателя Менделе Мойхер-Сфорима (Шолома-Якова Абрамовича). Сын Хаима Лев воевал в качестве вольноопределяющегося, а потом какое-то время жил в Уфе, окончил медицинский факультет в Смоленске и в начале 20-х годов уехал в Палестину, где много лет возглавлял госпиталь в Тель-Авиве.
В 1914-1918 гг. уфимским раввином был приехавший из Белоруссии Шимен Абрамович Богин (1859-1918), потомки которого до сих пор живут в Уфе.
За годы первой мировой войны еврейское население Уфимской губернии возрасло почти в два раза. Новые переселенцы были в подавляющем большинстве бедными местечковыми кустарями, сапожниками, портными, скорняками с многочисленными семьями, как и те, кто в 1905 г. бежал сюда от погромов. Попадали в Уфу и военнопленные, австрийские подданные, которых нередко поселяли в еврейских семьях.
Селились беженцы не только в городах, но и в селах (Иглино, Давлеканово), где и раньше были еврейские общины. Только в одной Уфе в 1916 г. скопилось около 5 тысяч беженцев (евреев, поляков, латышей). Половина их была размещена национальными организациями по частным квартирам, на содержание каждого беженца выделялось 2 рубля в месяц. При губернском попечительском комитете существовала специальная секция, ежедневно квартирные попечительницы навещали закрепленные квартиры (17).
11 апреля 1915 г. состоялось собрание уфимской еврейской общины, на котором присутствовало более 50 человек. Председатель правления Бомштейн доложил собравшимся, что уфимский губернатор разрешил правлению общества учредить временный комитет для сбора пожертвований среди евреев на нужды пострадавших от военных действий евреев. Из сообщений петербургского еврейского комитета, в условиях голода и нищеты оказались более 500 тысяч беженцев. «До сих пор мы делали пожертвования,- сказал один из ораторов,- теперь пришла пора [самим] приносить жертвы» (18).
Был учрежден дамский благотворительный комитет помощи местным и проезжающим евреям, не имеющим средств следовать далее, который должен был выдавать им средства для проезда до ближайшего большого города или станции. Комитет при общине брал на себя обязательство устроить в Уфимской губернии от 100 до 150 евреев-ремесленников (токарей, водопроводчиков, портных) при условии наличия у них ремесленного свидетельства, дающего право проживания вне черты оседлости (19).
В Уфимской губернии, где революционное движение было достаточно интенсивным, во всех революционных партиях в группах лидеров были и евреи.
Перед революцией и в годы гражданской войны евреи участвуют во всех партиях и политических движениях левого толка, существовавших в то время в Уфимской губернии. В Уфе функционировал еврейский социалистический клуб, в который входило 76 человек. Пройдет немного времени, и часть из них создаст в Уфе еврейскую секцию РКП, которая развернет активную агитационную деятельность среди еврейских ремесленников. Хотя еврейского пролетариата здесь практически не было, после февральской революции была создана башкирская организация БУНДа, куда вошли рабочие Уфимских железнодорожных мастерских и небольших частных предприятий. С 1917 г. существовала в Уфе и сионистская организация «Поалей-Цион». По инициативе местной еврейской молодежи образовался кружок, который входил в непосредственное сношение с сионистами Петрограда.
Уфимский еврейский временный комитет помощи жертвам войн развернул еще в конце 1917г. «очаг». Были оборудованы амбулатория, богадельня, детский очаг. Было создано Уфимское общественное еврейское училище. Заведовал училищем Исаак Марголин, исполнявший позже еще и обязанности общественного раввина.
30 июля 1919 г. при Уфимском губкоме партии была организована еврейская секция, которая должна была вести коммунистическую работу среди еврейского пролетариата. «Надеемся на самую широкую поддержку со стороны еврейского пролетариата, ибо неоднократные заявления со стороны еврейских рабочих о желании вступить в коммунистическую партию дают уверенность в успехе нашей пропаганды»,- записано в резолюции первого заседания (20). 2 августа секция была утверждена Губкомом, о чем было сообщено в Центральное бюро еврейских секций в Москве, а также в секции Киева, Минска и Самары, у которых просили литературу.
Организовали евсекцию 10 коммунистов и 22 сочувствующих. Актив составили коммунисты Геллер, Друкаров, Кругер, Персов, Тумаркин, Померанц, Хасид и «сочувствующие» Винокуров, Роза и Сарра Гольдшмид, Капущевский, Лемер, М.Лившиц, Хотимлянский, Х.Фридман, Ф.Шуб. Председателем бюро стал С.Д.Персов, а после него С.Аншельс. Техническую работу выполняла Э.Лемер, корреспондентом был Столер. Были эти молодые люди выходцами из западных губерний России, их родным языком был идиш, но они свободно владели и русской грамотой. Они требовали регистрации всех коммунистов, знавших этот язык, и направляли их на собрания или иные мероприятия, проводимые еврейской общиной, дабы постоянно держать ситуацию под контролем.
Одним из направлений деятельности еврейской секции стало наступление на сионизм, против которого всегда выступали большевики. «Контрреволюция в Уфе»,- так назвала газета «Известия» Губревкома сионистов (с подачи евсекции, обратившей внимание местной ГЧК на их «вредную контрреволюционную деятельность, поддерживаемую империалистами Антанты») и агентов Колчака (ибо при нем партия сионистов была легальна), «находящихся под крылышком Лиги наций и цивилизованных англичан, старающихся и при Советской России одурманивать еврейские рабочие массы (21). Однако городской комитет сионистской организации просуществует еще какое-то время и будет проводить свои мероприятия. Существовала в Уфе молодежная организация «Гаховер» и «ответвление» от сионистской организации «Гехолуц».
Значительную роль в жизни еврейской общины Уфы играли выходцы из Северо-Западного края. Среди них - педагоги еврейских школ, которые тогда работали только в Уфе и располагались в синагоге. В школе первой ступени №30 обучалось 203 ученика. Среди преподавателей были Лившиц Хаим Липович, окончивший Виленский еврейский учительский институт (жил в Уфе с марта 1916 года, член еврейской социал-демократической партии «Поалей Цион»), и Острун Бейла Самуиловна, окончившая 6 классов Виленской гимназии. В школе первой ступени №62 обучалось 100 детей, а среди учителей были Залесквер Бейла Гешелевна, закончившая гимназию в Могилеве и педагогические курсы в Уфе, член БУНДа, и Шендерович Рива Пейсаховна, приехавшая из Бобруйска, член ВКП(б) (она же заведовала еврейской библиотекой).(22)
В Уфе в тяжелые годы разрухи и голода временно были созданы детские дома для еврейских детей. В начале 1920 года их было три: два - для детей школьного возраста и один - для дошкольников. Просуществовали они до 1923 г.
Анна (Хана) Левина, прибывшая с родными в Уфу в 1919 году, работала вначале в детдоме №19 для детей школьного возраста, затем заведовала детдомом #4 для дошкольников. В 1922 г. вместе с детьми она перешла в детдом №18. В сентябре 1923 года этот детдом был переведен в г.Гомель.
Репрессии против иудаизма коснулись и Башкирии. В 1929 году постановлением БашЦИКа была закрыта синагога в Уфе (в ее здании расположился клуб НКВД). Евреи стали молиться по домам, несмотря на преследование властей. 23 октября 1931 года с письмом к председателю БашЦИКа обратился Самуил (Шмуэль) Мовшевич Гершов, почти 70 лет игравший видную роль в жизни уфимской еврейской общины. Его называли «святым человеком». «У нас, евреев,- писал С.Гершов,- не только отобрали то, что имели, и не только не дали ничего взамен, но всячески ставят разные препятствия к тому, чтобы у нас был свой угол» (23).
Дочь Гершова, Бася Самуиловна Вагнер, в своих воспоминаниях, озаглавленных «Мы - евреи из Уфы», пишет: «Отец приехал в Уфу в 1915 году по мобилизации из п.Друя Виленской губернии, работал сапожником. Мать, Двойра Берковна, белошвейка, с шестью детьми перебралась сюда годом позже. В Уфе у них родилось еще двое детей. Всю жизнь они были религиозными людьми: ходили в синагогу (отец с сыновьями - каждую неделю, мать с дочерьми - по праздникам, и сидели на втором этаже на балконе). Папу в городе хорошо знали (даже и не евреи). Если где-нибудь появлялся нуждающийся еврей, его посылали к папе, который помогал с жильем, в приобретении топлива, одежды, с устройством на работу, давал деньги. Работая на фабрике им.Ворошилова, он добился выходного на субботу (работал в воскресенье). Родители были грамотными по-еврейски (идиш). Детей обучал меламед на дому. Мне уже учиться не пришлось. Дома разговаривали по-еврейски, а когда появились внуки,- то с ними уже по-русски. После закрытия синагоги молились по домам и чаще всего у нас, по всем адресам, где проживал отец. Его много раз вызывали в ГПУ, НКВД, требуя, чтобы он перестал устраивать молельни, но он каждый раз настаивал на своем и требовал, чтобы вернули синагогу. Несмотря на угрозы с их стороны, он продолжал собирать «миньян» по субботам и праздникам».
«Мацу стали печь по домам,- продолжает Б.С.Вагнер.- В 1931 году у нас дома собирались несколько семей - родные, друзья, соседи, чтобы испечь мацу. Кто-то донес об этом. Пришли из финотдела и, обвинив отца в незаконных доходах, описали и вывезли почти всю мебель, швейную машину. Когда отца оправдали, было поздно - всю нашу мебель продали в комиссионке за бесценок. Мама и тетя Хая Эйдельман постоянно занимались благотворительной деятельностью: собирали деньги и вещи для бедных.»
Меняется образ жизни, расширяется круг интересов и возможностей, молодежь отходит от традиций, семейных профессий, работает на стройках пятилеток, учится, служит в РККА. Дочь раввина из Белоруссии Фрида Борисовна Стернин, врач-дерматовенеролог, разрабатывает оригинальную методику лечения экземы. Ее сестра Берта Борисовна приехала в Башкирию после окончания Саратовского мединститута в 1923 г., работала хирургом в Первой Совбольнице. Здесь ею выполнена первая в республике операция на сердце. Жизнь этой замечательной женщины оборвалась трагически в 1937 г., когда потерпел аварию самолет, на котором она вывозила из Красноусольска прооперированного ею больного.
Почти 4000 евреев жило перед войной в республике. Но с началом войны в Башкирию вместе с предприятиями и учреждениями, вузами и научно-исследовательскими институтами были эвакуированы тысячи людей - цвет научной, культурной и технической интеллигенции. Среди них было немало евреев. В институтах преподавали академики. Ветераны труда вспоминают, что на нескольких заводах были «еврейские» цеха, т.е. работали практически только одни евреи.
Из западных областей СССР, бывшей черты «еврейской оседлости», днем и ночью под огнем противника шли эшелоны, увозя на восток беженцев - стариков, женщин, детей. На Уфимском вокзале, на маленьких станциях их встречали толпы людей: башкиры, татары, русские. Они приводили приезжих к себе домой, кормили, ухаживали за ними, помогали найти работу, поддерживали морально. Благодарную память об этом хранят не только дети войны, но и родившиеся и выросшие на земле Башкортостана их уже взрослые сегодня дети и внуки.
Беженцев расселяли по общежитиям, коммуналкам (нередко по 8-10 человек в комнате), частным квартирам, многих - в селах и деревнях. Значительное увеличение населения не могло не вызвать определенные сложности и недовольство у отдельных местных жителей, которых «уплотняли»; подскочили цены на рынке, зимой 1941-1942 гг. голодающим людям приходилось сутками стоять на морозе за пайкой хлеба. Впрочем, так было повсюду. К чести наших сограждан, они поняли беду людей, потерявших на оккупированных территориях все: близких и кров. Уфимская еврейская община организовала помощь эвакуированным. В доме Софьи Карповны Павлукер кормили малоимущих.
Отвоевав, приехали сюда, к своим семьям, фронтовики. И сегодня в Башкортостане живет немало евреев, нашедших здесь спасение от Холокоста. Поселились в республике после войны и бывшие узники гетто, которым было слишком тяжело оставаться там, где все напоминало о пережитом. После окончания Великой Отечественной войны в нашей республике проживало 8-9 тысяч евреев, из которых почти половина - те, кто нашел в Башкортостане спасение от ужасов Холокоста.
Но беды еврейского народа не завершились с окончанием войны. В период кампании по «борьбе с космополитизмом» (1948-1953 гг.) были уничтожены виднейшие деятели еврейской культуры. Среди репрессированных в эти годы в Башкирии был и замечательный педагог и литературовед, уроженец Дриссы Моисей Григорьевич Пизов.
В разгар войны, в 1942 г., М.Пизов защитил кандидатскую диссертацию «Проза М.Ю.Лермонтова и западноевропейская романтическая литература первой половины XIX века», в 1943 его утвердили в звании доцента кафедры русской и всеобщей литературы Башкирского педагогического института. Блестящий лектор и педагог, кумир молодежи той поры, Моисей Пизов был непримиримым борцом с догматизмом в литературе.
В 1950 г. М.Г. Пизов был арестован и обвинен в создании антисоветской группы, троцкизме, антисоветской агитации. Стремясь предотвратить репрессии по отношению к жене и издевательства, вынужден был признать себя виновным. По статье 58-10 М.Г.Пизов был осужден на 10 лет лишения свободы и этапирован в Сибирь, в лагерь под Иркутском. Здесь он заболел туберкулезом, в октябре 1954 г. был комиссован и вернулся полуживым в Уфу. В ноябре 1956 г. его дело было пересмотрено, постановление от 2 сентября 1950 г. в отношении М.Г.Пизова отменено и производством прекращено.
До последних дней жизни он работал заведующим кафедры русской и всеобщей литературы БГУ. М.Г.Пизовым написано более 20 статей по литературоведению о творчестве
А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, В.Каверина, Гете, Бальзака, Шекспира, Гейне, о взаимовлиянии русской и западноевропейской литератур, он оставил свыше 60 стихотворений, воспитал замечательную плеяду башкирских литераторов.
В 50-70-х годах уфимские ВУЗы окончило немало юношей и девушек из Украины, Белоруссии, Молдавии, которые приехали сюда, ибо еврею на Урале поступить в институт было легче, чем в Европейской части СССР. Некоторые остались впоследствии здесь работать. Урал стал их родиной.
